Больше я от нее тогда ничего не добился.

Но был еще один момент. Когда я ей про свои кошмары рассказывал.

Было это, как обычно, на кухне. Мама что-то готовила, пекла, жарила.

— Что-то еще? — спросила она меня. — Давай спрашивай.

Я тогда помню немного смутился. Почувствовал себя вновь маленьким мальчиком, который всегда делится с мамой самыми потаенными и неожиданными волнениями.

— Еще? Да. Есть еще кое-что, — начал я и посмотрел в окно, не идет ли отец, чтобы тот не прервал меня на середине разговора. Важного, как чувствовал я, разговора. — Что было со мной в семь лет? И в четырнадцать?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, может какое-то событие или происшествие тогда случилось со мной? — продолжил я и, видя ее недоуменный взгляд, уточнил. — В семь лет это касалось тебя, а в четырнадцать — отца.

— Нет. Не знаю, о чем ты говоришь. Ничего, вроде бы такого… — сказала она, отвела взгляд, начала нервно поправлять скатерть. Я каким-то шестым чувством уловил, что она все же что-то недоговаривает. Или умышленно скрывает. Может что-то такое, о чем мне знать и не надо, или она хочет забыть это что-то. Пытается, по крайней мере. Только я понял вдруг, что это что-то слишком въелось в ее память, и не так-то просто ей от этого избавиться. Ясно увидел по ее реакции.

Я пробирался темными дворами в поисках транспорта.

Сколько было у меня форы, я не знал. Но время мое истекало.

Подтвердилось мое замечание, пока шел, что оба новых вида изменяются быстро. Меняется не только характер поведения, но и внешний вид. У зомби, помимо характерных белых глаз, цвет лица тоже становился бледнее, даже с желта. Осанка становилась сутулой, видимо из-за того, что они почти не смотрят перед собой при ходьбе, а почти всегда под ноги. Они даже общались, не поднимая головы, робко и тихо. Рабская покорность и медлительность становилась их яркой отличительной чертой. Звероиды же, напротив, вели себя вызывающе, агрессивно, действия их стали быстрыми, даже импульсивными, иногда неконтролируемыми, словно судороги. Смотрели они вперед и чуть даже поверх голов всех остальных, выпячивая подбородок, сверля каждого встречного черным жутким взглядом, словно ища повода до кого-то докопаться. Докапывались, понятно, до зомби. Черты лица их тоже изменились: острые подбородок и скулы, хмурый жесткий взгляд из-под тяжелых густых бровей, широко раздутые ноздри, слегка ощеренный рот. Ну, звери и звери. Они мне в этом виде напоминали оборотней из фильмов в самом начале их трансформации из человека в волка.

Только один звероид попался мне навстречу на пути. Возраст его определить, благодаря быстрым изменениям, становилось все труднее. Но по росту, комплекции и одежде он был скорее средних лет мужиком с завода. Издалека он выделялся на фоне зомби: нагло, по-хозяйски смотрел по сторонам, ступая широким неспешным шагом, что-то рычал волочащимся мимо зомби, отталкивал, если кто-то становился на его пути. Я на минуту остановился у подъезда, глядя на него, и он, только встретившись со мной взглядом, сразу изменился в лице. Округлил глаза, остановился и прохрипел, тыча в меня кривым пальцем:

— Другой!

Я оторопел, остановился, глядя ему в глаза, переспросил:

— Тебе чего надо, придурок?

— Другой! — закричал он уже громче, повернулся и побежал обратно вдоль дома, продолжая кричать всем попадающимся на пути. — Другой! Там другой! Слышите! Там другой!

Про изменения я вспомнил еще одну ситуацию. Со спасением Серого.

Который стал зомби.

Я приехал по звонку Клавдии Егоровны к ней, забрать Серого. Он, уже ставший зомби, пришел, как баран к Петровичу, они, стоило ожидать, повздорили и Петрович, который, очевидно, стал звероидом, естественно, навалял Серому. Чуть не убил.

Ну, и позвонила мне, позвала помочь. Потому что сама стала беспомощным зомби.

Серый лежал в крови, Петрович чавкал на кухне. Я зашел тихо. Посмотрел на Серого, на Клавдию Егоровну, которая стояла, как беспомощная кукла. Я позвонил в «скорую».

Через три попытки, наконец, в трубке раздался какой-то далекий, глухой голос.

— Алло!

— Алло, — ответил я быстро, хрипло, откашлялся. — Алло! Это «скорая»?

Недовольный голос на другом конце провода проворчал, видимо, кому-то стоящему рядом.

— Слышь, звонят, а потом переспрашивают куда попали! Ну народ! — А потом, обратившись уже ко мне — Да, «скорая»! Но, наверное, вам в психушку надо звонить!

Послышались смешки. Им там весело, черт возьми! Я пропустил их сарказм мимо ушей, посмотрел на лежащего передо мной Серого. Видимо для того, чтобы убедиться, это не галлюцинация.

— Здесь человек тяжело ранен, истекает кровью, — сказал я, на удивление спокойно.

— Вот обрадовал, — усмехнулся голос из трубки. — Не ты первый.

— Как? — Я что, говорю о чем-то обычном и повседневном?

— Вот так! Весь день с утра звонят. И всегда только сказать, чтобы забрали труп или почти труп. Болеть народ просто перестал! — снова короткий смешок. — Сразу же хлоп — и в ящик! А чего мучиться?!

Я, видимо, не понял их медицинского юмора. Что тут вообще смешного?

— Он еще живой! — крикнул я в трубку.

— Ну, это ненадолго!

— Так вы приедете? Надо спасти человека! — я в полном отчаянии назвал адрес.

— Адрес мы записали, но машин все равно пока нету! — грубо ответили мне. — Все на выезде, раненых и совсем трупы по городу собирают! Ждите.

И бросили трубку.

Вот и весь разговор. Машин нет, все на выезде — собирают трупы. Замечательно! Еще одно подтверждение того, что либо я, либо все вокруг сошли с ума. И что из этого вероятнее — первое или же второе? Стоя в тот момент рядом с Серым, я на сто процентов этого утверждать не мог. Набрал полицию, но спустя несколько минут гудков, телефон замолк.

Тоже, наверное, умерли, решил я.

Глеб.

Субъект найден. Контакт установлен.

Приступаю к выполнению пункта 2 Программы.

А когда снова обрел возможность видеть и слышать, — в привычном сером мареве никого из них рядом уже не было. А сидела медсестра и протирала ему лоб салфеткой. Та медсестра, и Глеб был этому рад, которая была к нему более благосклонна. Не зная ее имени, он про себя назвал ее Марией. А вторую просто — другая.

Так вот Мария ухаживала за ним, и по ее тревожному голосу он понял, что тело его было не совсем в порядке.

— Бедняжка, — шептала она. — Что же с тобой происходит? — продолжала она заботливо протирать его лоб, щеки, грудь. — Весь измучился.

— Я не знаю, что со мной происходит, — ответил ей Глеб, но она, понятно, его не слышала. — Сколько времени я… э-э… отсутствовал? Был в отключке, а?

Мария словно услышала его, ответила почти сразу:

— Целый час тут с тобой сижу, когда Света с этой нервной подругой ушли. Что же они тут делали? Как довели тебя до такого?

Господи, подумал Глеб, целый час!

— А еще тут заходил один, странный, — продолжила Мария. — Даже страшный…

Кто? — встрепенулся Глеб.

— Все его знают в Нытве, конечно. И странно, чего ему тут надо было? — Мария встала, сложила салфетки в мусорное ведро.

Стоя в открытых дверях и обращаясь прямо к Глебу, она закончила:

— Этот… урод, он прошел к тебе без препятствий. Даже странно. Никто его не остановил. А потом разговаривал с тобой, будто ты говорить можешь. Очень странно, очень.

И вышла, тихо притворив за собой дверь.

А Глеб погрузился в тягостные раздумья. Что ему еще остается в его-то положении?

Егор.

Когда я стоял перед человеком на кушетке в полном непонимании, неожиданно глаза человека широко открылись, тело чуть приподнялось с кушетки и из кроваво-красных глаз брызнули яркие желтые вспышки. В первый миг мне показалось, что глаза человека-Голоса просто взорвались. Но потом…